Blue Curaçao

За окном тихо и спокойно, никаких сигналов машин и городских огней, все вокруг словно устлано белыми перьями. Джастин наблюдает, как падает снег, беззвучно танцуя на невидимом ветру, чтобы покрыть землю легким, холодным одеялом, скрывая под ним увядшую траву и грязную землю.
Он стоит у окна, как привык, когда был еще ребенком и ждал Санта Клауса, пока сон и мама не отправляли его в постель. Джастин больше не ребенок, дом другой, и он больше не ждет Санта Клауса, потому что нет ничего, что он мог бы принести ему на Рождество. Ничего, кроме...
– Дядя Джастин? – тихий голос отвлекает его от размышлений, и Джастин оборачивается, чтобы обнаружить небольшую фигурку, стоящую в дверях. Он нежно улыбается Гасу и идет ему навстречу. Мальчик, одетый в белый свитер, темно-синие джинсы и красную вязаную шапочку, выглядит почти как эльф и гораздо младше, чем он есть на самом деле.
– Да?
– Дядя Джастин, – повторяет Гас, глядя на Джастина, который пристально смотрит на него, нервно и неуверенно: – Где папа?

Джастин замирает на месте и сглатывает, почти морщась от боли, которая так внезапно сжимает горло. Слова Гаса эхом звучат в ушах, проделывая отверстие в его мозгу. «Где папа?» – совершенно простое предложение, два слова, которые отдельно друг от друга не значат ничего особенного, но вместе пронзают как кинжал.
«Где папа? Где папа? Где папа? Где – …»
Боль слишком сильная, и Джастин чувствует, как земля начинает уходить у него из под ног, он теряет равновесие и садится, почти что падая на пол. Он словно проваливается в темноту, различая лишь неясный шум, звучащий у него в ушах. В этот момент он ощущает только тоску, внезапно сдавившую его сердце.
– Дядя Джастин! – Джастин слышит испуганный голос Гаса прежде, чем чувствует, как детские маленькие ручки мягко трясут его за плечо. – Ты в порядке, дядя Джастин?
– Да, Гас, – бормочет он после короткой паузы. – Да, я в порядке, – он пытается улыбнуться маленькому мальчику, но не может, вместо этого Джастин дотягивается до ребенка и стаскивает с него шапку. – Иди сюда, – он разводит руки, чтобы сжать его в своих объятиях.

Пальцы Гаса перебирают его волосы, когда тот тихонько повторяет свой вопрос, боясь причинить Джастину боль, но слишком сильно желая услышать ответ:
– Где папа? Почему он оставил меня? Почему он оставил тебя?
Джастин делает глубокий вдох, а затем разворачивает Гаса так, чтобы ребенок не мог видеть его лица. У него не хватает сил, чтобы смотреть в его глубокие, огромные глаза, такие же как у его отца. Тем не менее кажется, что проходит вечность, прежде чем он в состоянии говорить:
– Он не хотел оставлять тебя, милый. И меня, – говорит он тихо, рисуя невидимые линии на маленьких ладошках Гаса. – У него не было выбора, – Джастин смотрит в огонь камина, горящего перед ними, и кладет подбородок на плечо Гаса.

Пронзительный звук тормозов визжит в его ушах, он вздрагивает при воспоминании и крепче прижимает ребенка к себе. Он чувствует зловоние сгоревших шин даже через запах омелы, витающий в воздухе, даже через восхитительный аромат рождественских конфет и свежий цитрусовый запах волос Гаса. Далее следует пронзительный крик, настолько высокий и неестественный, что кровь застывает в жилах, и громкий удар. А потом тишина.
Прошло уже четыре года, но он все еще может чувствовать холод той рождественской ночи. Ночи, когда умер его любимый человек.

– Где он? – Гас задает вопрос, играя с единственным кольцом на руке Джастина. Он наблюдает, как на золотом колечке вспыхивают отблески огня.
– Там, где нет боли, – тихо отвечает Джастин, его голос дрожит, в глазах стоят слезы, но он старается быть сильным. Он старается быть сильным для Гаса и для себя. – Там, где нет боли, и где ангелы охраняют его сон.
– Он?.. – Гас останавливается и поворачивается на коленях Джастина, чтобы быть к нему лицом. – Дядя Джастин, он счастлив?
– Я не знаю этого, детка, – говорит Джастин, вытирая слезы Гаса большими пальцами. – Я надеюсь, что да. Но я знаю, что он скучает по тебе. Он скучает по всем нам.
– Он скучает по тебе, – уверенно произносит Гас. – Он любил тебя. Он мне сам это сказал.
– Он сказал тебе? – спрашивает Джастин, пораженный словами Гаса.

– Он сказал мне, когда плакал... Однажды ночью, когда я ночевал в доме, я проснулся и обнаружил его стоящим у окна. Я знал, что папа плакал, хоть он и сказал, что не делал этого. Он взял меня на руки и сказал что-то, что я не понял. Тогда.
– Что он сказал, Гас? Что это было? – Джастин придвигается ближе, чувствуя, как его сердце готово выпрыгнуть из груди.
– Он попросил меня кое-что тебе передать. Он сказал: «Сынок, ты бы мог кое-что для меня сделать?» Я кивнул, и он погладил меня по щеке. «Скажи дяде Джастину, Солнышку… Когда я сам уже не смогу этого сделать, скажи ему, что я его люблю. И всегда буду. Ты сделаешь это для меня, детка?»

– Гас, – Джастин вздыхает, и слезы текут по его лицу. – Ты до сих пор это помнишь?
Гас утвердительно кивает и протягивает руку, чтобы смахнуть с лица Джастина слезы:
– Я пообещал ему, что скажу тебе. Я не мог об этом забыть.
– Спасибо, – Джастин шепчет, уткнувшись головой во взлохмаченные темные волосы Гаса. Он чувствует, как Гас кивает ему в куда-то в плечо, но ни один из них в течение долгого времени не произносит ни слова. Джастин держит его или сам держится за него, слушая мерное потрескивание дров, которые чернеют в огне камина.

Гас медленно отстраняется, зевая на ходу:
– Я собираюсь ложиться спать. Ты придешь меня укрыть, дядя Джастин?
Джастин улыбается сквозь слезы, которые все еще текут по его лицу:
– Да. Конечно.
Гас поднимается и направляется к двери, но Джастин остается на полу, уставившись в никуда.
– Ты все еще любишь его, правда? – Гас спрашивает от двери, глядя на поникшее тело Джастина. Тот не смотрит на него, но кивает.
– Вот почему ты носишь его джинсы и футболку – потому что они еще пахнут им?
У Джастина не хватает сил, чтобы ответить, и когда он, наконец-то, поворачивается, чтобы посмотреть на сына Брайана, его там уже нет. Он может только слышать, как тот бежит вверх по лестнице.

Джастин тянет колени к груди и обнимает их. Он больше не пытается подавить слезы – рядом нет ни одного человека, ради которого он должен быть сильным. Он позволяет своим эмоциям взять верх, молясь, чтобы слезы забрали эту боль, хоть и знает, что это невозможно. Именно поэтому он все еще думает о том, чтобы сбежать, сбежать вслед за Брайаном.
Это была автомобильная авария зимней ночью. Это то, что он говорит всем, кто спрашивает о Брайане. Это то, что он говорит самому себе. Но, в глубине души, он знает, что это ложь.
Это была не автомобильная авария, а рак, который забрал Брайана навсегда. Забрал от Джастина и от его сына.

Брайан не говорил ему о диагнозе, пока не стало слишком поздно. Он сказал ему только тогда, когда узнал, что нет никаких шансов, когда узнал, что умирает, хотя до этого делал вид, что все в порядке. Он сказал ему только после того, как потерял сознание в душе, уронив Джастина вместе с собой на пол.
Джастин орал на него, орал и плакал. Но, в конце концов, он взял себя в руки и словно надел на себя броню, которую продолжал носить ради Брайана. Он никогда больше не плакал перед ним. Для Брайана он старался быть сильным, но, оставшись без него, срывался.
Джастин до сих пор помнит тот день, когда его мозг просто не мог с этим больше справляться.

Точно также, как когда вы выключаете свет и наступает темнота, он запер правду глубоко внутри себя и забыл. Он стер из памяти Брайана, который не был Брайаном – таким, как он его знал.
Он не помнит бессонных ночей, которые провел, наблюдая за спящим Брайаном и проверяя, жив ли тот еще. Джастин не помнит, каким испуганным был Брайан. Он выкинул из памяти долгие недели и месяцы, когда Брайан кричал от боли. Временами Брайан просто сидел в темном углу лофта, дрожа и потея, не в силах остановиться, в то время как его тело сражались с последствиями химиотерапии. Брайан разваливался у него на глазах, и Джастин ни черта не мог с этим поделать.
Он не помнит, сколько раз он ставил утром на стол две чашки кофе, и делает вид, что это все еще не происходит иногда, когда ему случается забыться.

Это был канун Рождества, когда Брайан вышел из больницы. Врачи позволили ему это только потому, что за последние несколько дней его состояние улучшилось. Он обещал вернуться через два дня, но Джастин знал, что он больше туда никогда не вернется.
Он был бледен как смерть, когда лежал под синими простынями в своей постели рядом с Джастином. Джастин читал ему вслух какую-то книгу, но Брайан уже был не в состоянии воспринимать слова. Он просто лежал, слишком слабый, чтобы сидеть, глядя на тени на потолке и держа руку Джастина в своей.
– Обними меня, – хрипло прошептал он, когда Джастин спросил, не принести ли ему что-нибудь.
Просто «обними меня» и ничего больше, ни секса, ни наркотиков, ни алкоголя… Два простых слова, которые навсегда разбили сердце Джастина… «Обними меня».

И Джастин обнял. Он держал его, в то время как за окном звенели колокольчики, и люди танцевали, падая в снег и распевая рождественские песни. Он держал его в то время как его собственное тело содрогалось от слез, потому что он знал. Он держал его долго и после того, как Брайан уже не мог ничего чувствовать.
Пальцы Джастина скользят по ракушкам браслета, который он носит теперь на запястье, и он вздыхает:
– Я скучаю по тебе, Брайан, – тихо говорит он, его голос слаб от слез, а в голове проносятся картинки воспоминаний. – Боже, помоги мне, я так по тебе скучаю.
Он не хочет подниматься с пола. Если бы он мог выбирать, то никогда бы больше не сдвинулся с места, и если бы он мог прекратить дышать, лишь бы прогнать эту боль или утонуть в ней навсегда, он бы сделал это.

Но, в конце концов, он двигается, как делал много раз до этого, и встает. Он выключает свет и идет в комнату Гаса, чтобы укрыть его, как и обещал.
Мальчик уже мирно спит, обнимая плюшевого мишку, которого когда-то подарил ему отец, и Джастин печально улыбается при виде этой картины. Он натягивает одеяло до самого подбородка и целует его в щеку, надеясь, что по крайней мере Гас сможет смеяться на Рождество.
Он собирается уходить, но потом передумывает и ложиться рядом с ним. Джастин крепко обнимает его, пытаясь впитать то, что Брайан оставил после себя в своем сыне.
– Он смотрит на тебя, – шепчет Гас, прижимаясь ближе к дяде Джастину, который при этих словах широко открывает глаза.
Гас знает? Он чувствует то же самое, что и Джастин? Он тоже чувствует Брайана?

– Не говори мне, что небо это предел, когда обнаружены следы на Луне, – сказал Брайан как-то раз. Его всю ночь лихорадило и когда он уснул, то продолжал бормотать всякую ерунду. Джастин едва различал некоторые слова, не говоря уже о том, чтобы следить за потоком мыслей Брайана, но это предложение застряло у него в голове. Откуда бы ни были эти слова, из фильма или из книги, или Брайан сам их придумал, но в тот момент они заставили его задрожать.
Он до сих пор не знает, что это должно было означать, о чем Брайан говорил и кому, но для него это имеет только одно значение: мир не так прост, есть не только небо и земля, но и что-то между ними. Джастин знает, что он не одинок.

Он знает, что это на самом деле так, когда внезапно чувствует, как проминается кровать, как будто кто-то ползет по ней, или когда видит пару карих глаз, смотрящих на него из зеркала.
Он знает, что кто-то был с ним в ту ночь, когда он пытался порезать себе вены. Тот, кто остановил его руку, прежде чем он, возможно, причинил бы себе еще больший вред.
Что был кто-то, кто заставил Майкла приехать к нему домой в другую ночь. Тот, кто направил его, потому что, несмотря на то, что они не общались в течение нескольких дней, Майкл появился в доме Джастина именно тогда, когда он принял таблетки, желая сбежать из ада, в который превратилась его жизнь…

Джастин знает, что это не сон, когда чувствует теплое дыхание на своем лице. Дыхание с привкусом сигарет, Джим Бима и зеленых яблок, которое сдувает слезы с его ресниц, когда ночь в одиночестве становится слишком тяжелой.
Его не волнует то, о чем все ему говорят и, если он сходит с ума, то пусть так и будет, ведь в такие моменты он чувствует себя в безопасности.
– С Рождеством, Брайан, – шепчет Джастин.
Закрыв глаза, он может поклясться, что слышит за дверью свист крыльев Херувимов. Или это был только далекий звон колокольчиков, доносящийся сквозь пелену снега?

Первый год.

Он улыбается тебе, показывая идеальный ряд зубов. Ты хмуришься и пытаешься придумать, как избавиться от этого надоедливого мальчишки. Ты приводил его домой уже три ночи подряд, и это начинает влиять на твою репутацию.
Ты отворачиваешься, послав ему перед этим прожигающий насквозь взгляд, как будто именно он виноват в твоей слабости. Ты ловишь в зеркале его отражение и видишь, как он разочарованно опускает голову.
Ты видел этот взгляд и прежде, неоднократно становясь его причиной, и почему–то тебя это заводит.
Власть, которую ты имеешь над ним, затягивает.

***********
Второй год.

Ты делаешь первую ошибку, впуская его в свою жизнь, а вторую – признавшись себе, что ты его любишь.
Ты думаешь о том, как его спасти, видя, как он совершает ошибки.
Но это его ошибки, и ты ненавидишь, что тебе приходится наблюдать за происходящим со стороны.
Ты ненавидишь его и убеждаешь себя в том, что для тебя будет лучше его отпустить, хотя, возможно, ты действительно в это веришь.
Ваши глаза встречаются, когда он покидает Вавилон, бросив на тебя последний взгляд, прежде чем навсегда уйти из твой жизни. Но вечности теперь длятся не так долго, как прежде.

***********
Третий год.

Танцы – всегда прелюдия к чему-то большему.
Его рука прекрасно вкладывается в твою, улыбка на лице говорит тебе все, что ты хочешь знать. Ты устраиваешь для всех присутствующих шоу.
Позволяешь им видеть, как его тело идеально соответствует твоему, как он улыбается и танцует только для тебя.
Ты целуешь его в губы, поцелуй продолжается и продолжается, и не оставляет никаких сомнений в том, кому он, на самом деле, принадлежит.
Ты ведешь его в заднюю комнату, желая на глазах у всех утвердить его как своего.

***********
Четвертый год.

Открытие Киннетика – и он рядом с тобой, как равный.
Ты не можешь допустить, чтобы он смотрел на тебя с жалостью, когда ты заболеваешь, поэтому вышвыриваешь его, но ему как–то удается вернуться и еще глубже забраться тебе под кожу.
Выбирается оттуда он лишь уезжая в Лос-Анджелес, как ты думаешь навсегда.

***********
Пятый год.

Он вернулся, невозможно, но это правда. Ничто не стоит на вашем пути, кроме тебя самого. Ты с самого начала знал, что, рано или поздно, тебе придется с этим столкнуться, поэтому до последнего избегал отношений.
И это происходит, он уходит из-за тебя.
Именно тогда ты совершаешь невозможное, опровергая все твои предыдущие утверждения, надеясь, что это будет иметь значение.
И на мгновение вы вместе балансируете на вершине горы больших надежд.
Но у будущего есть для него другие планы, и ты знаешь, что ты тот, кто должен посмотреть правде в глаза и открыть эту правду для него.
В конце концов, это только время. Вместе, порознь, снова вместе. Это то, как ваша модель работает. И кто знает, какой этап окончательный.

**********
Шестой год.

Улыбка, встречающая тебя при пробуждении, говорит о том, что это очередные выходные. Ты улыбаешься в ответ, притягивая его ближе для поцелуя.
Твое утро пролетает в беспорядочной череде еды и секса. Ты проходишь мимо его открытой сумки с вещами бесчисленное количество раз, каждый раз, игнорируя тот факт, что скоро ему надо будет уезжать.
Ты делаешь вид, что спишь, когда он целует тебя в щеку – простое «пока» перед короткой разлукой. Ты смотришь, как он закрывает за собой дверь, что говорит об окончании еще одних выходных.

**********
Седьмой год.

Ты прикасаешься к его щеке. Он отвечает, когда тянется навстречу твоему прикосновению. Он смотрит на тебя улыбаясь, он вообще много улыбается, и ты чувствуешь себя счастливым и невероятно собой гордишься, потому что именно ты являешься причиной его улыбок.
Твои руки двигаются вдоль его плеч и скользят вниз, обнимая его. Он расслабляется, прижатый к твоей груди, все еще не веря, что он, наконец–то, остается здесь, даже если это пока и ненадолго.
Ты зарываешься носом в его волосы, он стал использовать новую марку шампуня, которую подобрал себе, переехав в Нью-Йорк – какой–то дешевый вариант, который заставляет съеживаться от отвращения живущую в тебе королеву брендов.
Ты вдыхаешь его запах, не похожий на твой собственный фирменный аромат, но какой–то сладкий, прямо как Джастин.
Ты обратил внимание, что он много говорит, и тебе нравится слушать его болтовню, что стало для тебя неожиданностью, потому что ты никогда не был тем, кто слушает.
Иногда, поздно ночью, когда тебе не удается отключить свой мозг и заснуть, он лежит рядом с тобой и говорит одновременно обо всем и ни о чем.
Ты никогда ему не скажешь, что это твое самое любимое время суток.